Сорок первый  год потерь и страха
Заревом кровавым пламенел.
Двух парней в растерзанных рубахах
Выводили утром на расстрел.
Первым шл постарше, тмно-русый,
Вс при нм: и силушка, и стать,
А за ним второй  пацан безусый,
Слишком юный, чтобы умирать.

Ну, а следом, еле поспевая
Семенила старенькая мать,
О пощаде немца умоляя.
Найн,- твердил он важно,- растрелять!
Нет!  она просила,- пожалейте,
Отмените казнь моих детей,
А взамен меня, меня убейте,
Но в живых оставьте сыновей!

И ответил офицер ей чинно:
Ладно, матка, одного спасай.
А другого расстреляем сына.
Кто тебе милее? Выбирай!
Как в смертельной этой круговерти
Ей сберечь кого-нибудь суметь?
Если первенца спаст от смерти,
То последыш  обречн на смерть.

Зарыдала мать, запричитала,
Вглядываясь в лица сыновей,
Будто бы и вправду выбирала,
Кто роднее, кто дороже ей?
Взгляд туда-сюда переводила
О, не пожелаешь и врагу!
Мать своих сынов перекрестила.
И призналась фрицу: Не могу!

Ну, а тот стоял, непробиваем,
С наслажденьем нюхая цветы:
Помни, одного мы убиваем,
А другого  убиваешь ты.
Старший, виновато улыбаясь,
Младшего к груди своей прижал:
Брат, спасайся, ну, а я останусь,-
Я пожил, а ты не начинал.

Отозвался младший: Нет, братишка,
Ты спасайся. Что тут выбирать?
У тебя  жена и ребятишки.
Я не жил,  не стоит начинать.
Тут учтиво немец молвил: Битте,-
Отодвинул плачущую мать,
Отошл подальше деловито
И махнул перчаткой,  расстрелять!

Ахнули два выстрела, и птицы
Разлетелись дробно в небеса.
Мать разжала мокрые ресницы,
На детей глядит во все глаза.
А они, обнявшись, как и прежде,
Спят свинцовым беспробудным сном, -
Две кровинки, две е надежды,
Два крыла, пошедшие на слом.

Мать безмолвно сердцем каменеет:
Уж не жить сыночкам, не цвести.
Дура-матка,  поучает немец, -
Одного могла бы хоть спасти.
А она, баюкая их тихо,
С губ сыновних вытирала кровь
Вот такой убийственно-великой
Может быть у Матери любовь.